Вопрос: Многие годы считалось, что у Ботвинника непревзойденная «домашняя кухня», что в мире нет шахматиста, который мог бы так разбирать партии при домашнем анализе. Последний матч, кажется, опроверг это утверждение. Каково Ваше мнение?

Ответ: Заходя в книжные магазины, Вы заметите книгу «О здоровой и вкусной пище — советы молодым хозяйкам». Искусство Ботвинника в «домашней кулинарии», если мы уже заговорили на эту тему, тоже стало достоянием общественности, так как Ботвинник, как и остальные наши гроссмейстеры, не скрывает своих методов домашней подготовки, домашнего анализа. Молодые хозяйки — другие наши шахматисты, естественно, взяли на вооружение и это искусство Ботвинника, и могут «печь» такие же блюда.

Вопрос: Не считаете ли Вы, что сегодня Ботвинника могли бы победить и другие наши ведущие гроссмейстеры, например, Спасский, Корчной, Керес?

Ответ: Для того, чтобы так считать, необходимо, чтобы они сыграли с Ботвинником. Иначе как-то трудновато решить этот вопрос. Я не могу сказать, играет ли сейчас Ботвинник сильнее Спасского, или Спасский — сильнее Ботвинника. Но, конечно, матч Спасский — Ботвинник был бы очень интересным событием. Трудно сказать, кто бы выиграл, но шахматы от этого выиграли бы — это определенно.

Вопрос: Сколько, примерно, писем и телеграмм Вы получили во время матча? Много ли их пришло из других республик и из-за рубежа? Какие из этих писем Вам запомнились?

Ответ: Во время матча мы главным образом считали варианты, и потому на подсчет писем и телеграмм времени не хватало. Мы были рады каждой телефонограмме. Это были вести из нашего родного города Риги, из других городов, от наших советских и зарубежных шахматных друзей. Больше всего запомнилось письмо известного в Латвии шахматиста — кандидата в мастера Страутманиса из Талсинского района, в котором он желал мне больших успехов. Много писем я получил из Тбилиси, из Москвы, из Ленинграда, очень много писем из Югославии, но особенно теплыми, сердечными были пожелания моих земляков. Большое спасибо рижанам за эти письма и телеграммы, которые мне очень помогли в трудной борьбе!

Вопрос: Как Вы оцениваете освещение матча в прессе, в частности, на страницах «Литературной газеты»?

Ответ: Есть шахматисты, которые во время соревнования стараются не читать газет. В крайнем случае, предварительно их домашние вырезают отчеты о соревновании. Я принадлежу к числу «любопытных» и, беря в руки газеты, первым делом интересовался — что пишут о матче? Большинство шахматистов подходило к оценке матча серьезно. Журналисту, комментирующему шахматную партию, трудно быть объективным. У каждого есть свои симпатии, свои антипатии. За одного шахматиста он обязательно «болеет» и сквозь призму объективности нетрудно определить, за кого именно. Это вполне понятно. Единственное, что немного раздражало во время матча, — это тенденция навязать участнику волю журналиста. Один из шахматистов, в жизни очень добродушный, а за шахматной доской свирепый, считал, что, если кровь не льется рекой, то зритель напрасно заплатил 5 рублей за билет. Заголовки статей о матче часто не баловали читателей разнообразием:     «Снова ничья», «Опять ничья», «Как долго ничья» и т. д., впрочем это уже зависело от фантазии авторов. Один из журналистов, это, по-моему, было как раз в «Литературной газете», указал, что в 4-й партии не было глубокомысленных идей. Не знаю, может быть автор, работая по совместительству с Вольфом Мессингом, научился проникать в душу человека и измерять глубину мыслей. Иногда приходилось читать, что «так нельзя играть на первенство мира». Единственным утешением было то, что я читал отчеты о моем матче на первенство мира с Ботвинником как бы от третьего лица. Так было спокойнее.

В некоторых случаях создавалось впечатление, будто журналисты забывают о том, что на сцене сидят живые люди, которых до некоторой степени также волнует исход партии. Это имеет отношение и к освещению ошибок. По поводу 12-й партии, в которой в определенный момент я не сыграл Лeh4, почти все газеты напечатали примерно следующие строки: «Удивительно, как это Таль (далее следуют 4 строки комплиментов), не заметил такого хода!» Бесспорно, в более спокойной обстановке я, возможно, так и сыграл бы. Возможно даже, что если бы я во время партии зашел в пресс-бюро, я тоже нашел бы это продолжение, потому что, при прочих равных условиях, найти ход в пресс-бюро раза в три легче, чем на сцене. Но я абсолютно не убежден, что все без исключения комментаторы, если бы они играли на сцене, нашли бы этот ход, хотя, повторяю, ничего сложного в нем не было.

Что касается статей в «Литературной газете», то их автор — талантливый шахматист и писатель Евгений Александрович Загорянский, с которым у меня очень хорошие отношения. Но он считает, что все партии в матче на первенство мира, по меньшей мере, должны быть посланы на выставку. И если опус не удовлетворяет всем требованиям шахматной классики, то партнеров надо пороть, что он и делал на страницах газеты в меру своих возможностей.

Вопрос: Во всех отложенных партиях ход записывал Ботвинник. Многие объясняют это хитростью Таля, так как под влиянием цейтнота Ботвинник иногда избирал не сильнейшие продолжения. Вы такого же мнения?

Ответ: Сомнительно, что это стопроцентно верно. Для того, чтобы противник записал ход, мне свой ход надо было быстро сделать за доской, и, если Ботвинник после 40-минутного обдумывания мог сделать ошибку, то как можно поручиться, что я, сыграв быстро, не допущу еще большего ляпсуса? Во-вторых, в журнале «Шпигель», издаваемом в Федеральной Республике Германии, утверждалось, что я не умею ни писать, ни читать, и я опасался, как бы это не отразилось на грамотности записи. И, в-третьих, это не была домашняя хитрость. Получалось так, что мой 41-й ход часто был напрашивающимся. Записывать такой ход было невыгодно, так как тайна носила бы чисто символический характер. Я предоставлял возможность записывать ход противнику. С другой стороны, нам было труднее работать дома — приходилось иметь в виду 3—5 продолжений, а Ботвиннику нужно было анализировать только одно. Выгодно это или нет, трудно сказать, но так это было.

Вопрос: Каковы перспективы организации в Риге большого международного турнира? Я считаю, что город — резиденция чемпиона мира заслуживает этого. Какого Вы мнения?

Ответ: Мне кажется, что Рига заслуживает международного турнира по шахматам не только поэтому. Рига — город со славным прошлым и перспективным настоящим шахмат. В Риге живет мастер Гипслис, добившийся отличных успехов в республиканских, всесоюзных и международных соревнованиях. У нас имеются такие сильные шахматисты, как мастера Янис Клявинь, Янис Клован, заслуженный тренер СССР Александр Кобленц. Рижане — Анатолий Шмит и Вия Рожлапа недавно завоевали почетные звания чемпионов СССР среди молодых шахматистов. Бесспорно, если   часто организовывать в Риге шахматные турниры, то это будет очень приятно как рижанам — большим любителям шахмат, так и ведущим шахматистам. Недавно в Риге был проведен международный турнир под девизом «Балтийское море — море мира», и было бы очень приятно, если бы такие турниры по шахматам стали традицией. По-моему, Рига может ежегодно принимать дорогих гостей из разных стран.

Вопрос: Кого Вы считаете наиболее одаренным юным шахматистом в СССР, способным в будущем претендовать на звание чемпиона СССР и чемпиона мира?

Ответ: Ответ на вопрос довольно очевиден — самый молодой гроссмейстер Советского Союза ленинградский журналист Борис Спасский уже сейчас считается одним из наиболее сильных шахматистов нашей страны, а значит и мира, и он бесспорно примет самое активное участие в борьбе за шахматную корону. Мне кажется, что семилетний Эрнест Ким на звание чемпиона мира претендует не очень.

Вопрос: Считаете ли Вы справедливым решение ФИДЕ о лишении экс-чемпионов мира права на матч-реванш?

Ответ: Мне кажется, что это решение не совсем справедливо. Так или иначе, чемпион мира завоевал это звание в трудной борьбе, и поэтому нецелесообразно при первой же неудаче лишать его матча-реванша, в котором ведь он должен не добиваться ничьей, а победить, доказать свое превосходство. Только тогда экс-чемпион возвращает утраченный титул. По-моему, матч-реванш это не привилегия слабых, а право сильного. В 1961 году должен состояться, и, по-видимому, состоится, мой матч-реванш с М. Ботвинником, которого я с нетерпением жду и в котором буду играть с большим удовольствием.

Вопрос: Будете ли Вы, являясь чемпионом мира, участвовать во всесоюзных турнирах или последуете примеру Ботвинника?

Ответ: Каждый шахматист имеет свою точку зрения на подготовку к соревнованиям. И если частая игра в шахматных турнирах принесла мне значительные практические успехи, чего ради я стану изменять этому методу? Я бы и сейчас охотно принял участие в чемпионате республики, но, как говорится в русской поговорке, «и рад бы в рай, да грехи не пускают». Вот   «грехи» сидят (М. Таль указывает на сидящих в зале представителей спортивных организаций). Шахматисту для поддержания спортивной формы частая практика просто необходима. И в этом отношении шахматы можно сравнить с искусством. Так, например, когда знаменитого русского композитора Антона Рубинштейна спросили, как часто он репетирует, он ответил: «Когда я не играю день — это чувствую лишь я сам, когда я не играю два дня — это чувствует моя жена. Стоит мне не играть три дня, как это почувствует публика». И действительно, стоит только шахматисту некоторое время не тренироваться, как сразу чувствуется, что играть становится труднее, идей появляется меньше, времени уходит больше. Еще раз повторяю: по-моему, постоянная практическая тренировка необходима для поддержания хорошей спортивной формы.

Вопрос: Каково Ваше мнение о современной шахматной стратегии и тактике?

Ответ: Такой общий вопрос мог бы быть темой, если не диссертации, то, по крайней мере, дипломной работы. Но я постараюсь по возможности короче ответить на него. Основное достоинство, основная притягательная сила современных шахмат заключается не в том, что стратегия либо тактика стала играть превалирующую роль. Теперь в мире имеется много шахматистов самых разнообразных стилей, каждый из которых играет по-своему, и совершенно напрасно шахматные обозреватели втискивают всех этих шахматистов в «прокрустово ложе» позиционного или комбинационного стиля, там им очень тесно. Так, например, бытует мнение, что гроссмейстеры Ботвинник, Смыслов, Петросян являются шахматистами позиционного стиля, но вы покажите их партии знатокам, и они безошибочно скажут, в какой партии победу одержал Смыслов, в какой — Петросян, в какой — Ботвинник. Это доказывает, что хотя каждый из них играет в строго научном стиле, у каждого имеются свои любимые планы, которые они очень часто проводят, свои любимые методы, у шахматистов комбинационного стиля — примерно то же. По-моему, именно в этом — основное достоинство советских шахматистов. Шахматная школа одна, это верно, но сколько виднейших представителей этой шахматной школы — столько и направлений, а у каждого из них — соотношение стратегии и тактики разно. Некоторые склонны изобразить мою победу над Ботвинником, как торжество комбинационной школы, что, дескать сейчас надо жертвовать не меньше трех фигур в партии. Помню, еще в 1951 году, когда я был на юношеском командном первенстве СССР, наш представитель потребовал, чтобы я не жертвовал больше пешки. Я послушался, действительно не жертвовал пешек, я их просто проигрывал, и терпел поражение за поражением. Трудно сказать, надо ли играть комбинационно или позиционно. Главное, нужно иметь свой почерк. Он может быть и с кляксами. Апологетом такого рода шахматной подготовки был великий русский баснописец И. А. Крылов, который писал: «Пой лучше хорошо щегленком, чем дурно соловьем».

Вопрос: Говорят, что Вы переняли лучшее из шахматного наследия бывших чемпионов мира. Если это так, то скажите, пожалуйста, что Вам дало творчество бывших чемпионов мира — Вильгельма Стейница, Эммануила Ласкера, Хозе-Рауля Капабланки, Александра Алехина, Макса Эйве, Михаила Ботвинника и Василия Смыслова?

Ответ: Дайте, пожалуйста, весь список. Разумеется, свой почерк можно создать в том случае, если хорошо владеешь шахматным наследством. Вильгельм Стейниц практически является первым шахматистом, доказавшим огромное, а может быть и решающее, значение позиционных принципов в шахматной партии. Каждый советский шахматист именно это унаследовал от Стейница. Считаю, что и здесь, и в дальнейшем надо говорить не об одном мне, а обо всем молодом поколении наших шахматистов. У Эммануила Ласкера мы все учились очень своеобразному психологическому подходу к шахматам. Ласкер доказал, что в шахматы играют живые люди, что у них свои человеческие качества, и бороться надо не только с фигурами, но и с человеком, с его характером. Хозе-Рауль Капабланка — великолепный техник. Его игра почти автоматична, почти без ошибок, очень легка. Без техники невозможно достичь шахматных вершин, поэтому все мы стараемся перенять от Капабланки его чудесную, тонкую технику.

Александр Алехин считал шахматы искусством и писал, что к нему и следует относиться как к искусству. От него стараются перенять его исключительный комбинационный талант и беззаветную любовь к шахматам.

Макс Эйве был чемпионом мира только два года, но его заслуги в шахматах очень велики. Ганс Кмох сказал, что Эйве — гений организации. Тщательной подготовке, исключительной сосредоточенности, силе воли мы учились у М. Эйве.

Экс-чемпион мира доктор технических наук М. Ботвинник считает, что шахматы — это наука. У нашей шахматной школы научный подход к шахматам. И именно при научном подходе очень большое значение имеют домашняя подготовка, психологический момент, огромная техника, исключительная сила воли. Синтез всего этого и есть то, что Ботвинник внес в золотой фонд шахмат.

Василий Смыслов известен как шахматист очень своеобразного и интересного стиля, своей виртуозной игрой в эндшпиле. Смыслов — современный Капабланка. Мы все учились у него блестящей технике разыгрывания окончаний.

Еще имеется очень много шахматистов, у которых мы учимся: Пауль Морфи, Зигберт Тарраш, Михаил Чигорин, Давид Бронштейн и другие. Их шахматное наследие вошло в золотой фонд шахматной культуры.